шает меня сейчас же своих благодеяний и даже вовсе не от
злого сердца. Нищие, особенно благородные нищие,
должны бы были наружу никогда не показываться, а про-
сить милостыню чрез газеты. Отвлеченно еще можно лю-
бить ближнего и даже иногда издали, но вблизи почти ни-
когда. Если бы все было как на сцене, в балете, где нищие,
когда они появляются, приходят в шелковых лохмотьях и
рваных кружевах и просят милостыню, грациозно танцуя,
ну тогда еще можно любоваться ими. Любоваться, но все-
таки не любить. Но довольно об этом. Мне надо было лишь
поставить тебя на мою точку. Я хотел заговорить о страда-
нии человечества вообще, но лучше уж остановимся на
страданиях одних детей. Это уменьшит размеры моей ар-
гументации раз в десять, но лучше уж про одних детей.
Тем не выгоднее для меня, разумеется. Но, во-первых, де-
ток можно любить даже и вблизи, даже и грязных, даже
дурных лицом (мне, однако же, кажется, что детки никог-
да не бывают дурны лицом). Во-вторых, о больших я и по-
тому еще говорить не буду, что, кроме того, что они отвра-
тительны и любви не заслуживают, у них есть и возмездие:
они съели яблоко и познали добро и зло и стали (яко Бози).
Продолжают и теперь есть его. Но деточки ничего не съе-
ли и пока еще ни в чем не виноваты. Любишь ты деток,
Алеша? Знаю, что любишь, и тебе будет понятно, для чего
я про них одних хочу теперь говорить. Если они на земле
тоже ужасно страдают, то уж, конечно, за отцов своих, на-
казаны за отцов своих, съевших яблоко,- но ведь это рас-
суждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь
на земле непонятное. Нельзя страдать неповинному за
другого, да еще такому неповинному! Подивись на меня,
Алеша, я тоже ужасно люблю деточек. И заметь себе, жес-
токие люди, страстные, плотоядные, карамазовцы, иногда
очень любят детей. Дети, пока дети, до семи лет например,
страшно отстоят от людей: совсем будто другое существо
и с другою природой. Я знал одного разбойника в остроге:
ему случалось в свою карьеру, избивая целые семейства в
домах, в которые забирался по ночам для грабежа, заре-
зать заодно нескольких и детей. Но, сидя в остроге, он их
до странности любил. Из окна острога он только и делал,
что смотрел на играющих на тюремном дворе детей. Од-
ного маленького мальчика он приучил приходить к нему
под окно, и тот очень сдружился с ним... Ты не знаешь, для
чего я это все говорю, Алеша? У меня как-то голова болит,
и мне грустно.
- Ты говоришь с странным видом,- с беспокойством
заметил Алеша,- точно ты в каком безумии.
- Кстати, мне недавно рассказывал один болгарин в
Москве,- продолжал Иван Федорович, как бы не слушая
брата,- как турки и черкесы там у них, в Болгарии, повсе-
местно злодействуют, опасаясь поголовного восстания
славян,- то есть жгут, режут, насилуют женщин и детей,