* * *

Сквозь волнистые туманы, расстилавшиеся над сентябрьским подмосковьем, неслась первая электричка. Она уверенно рассекала утреннюю прохладу и сверху казалась упрямой зеленой гусеницей, в голове которой поблескивали два удивленных глаза. Стройное, суставчатое тельце грациозно изгибалось вдоль серебристых нитей железной дороги, огибая золотистые поля с березовыми островами, поспешая привезти в столицу страшный груз третьего вагона. На последнем перед Москвой полустанке из третьего вагона вышел коротко стриженный худощавый господин в черных очках. Правая его рука была как-то неестественно отодвинута от туловища и неподвижна, будто там под мышкой он что-то прижимал.

На платформе сидела нищенка с грязным мальчиком. Та, словно магнитныя стрелка, провернулась вслед за ним, указуя протянутой ладонью. Неумно ранним утром искать милостыни, и следовательно, эта женщина и ее сын -- так тут и проспали всю ночь, а теперь уже решили воспользоваться первым прохожим.

Гражданин почти скрылся в тоннеле, когда мальчик вспорхнул с острого маминого колена и быстро догнал его, схватив за локоть цепкими грязными пальцами:

-Дядь, дай денег на хлеб.

Дядя полез свободной рукой в карман.

-Не думайте, что я попрошайка -- я их могу заработать, -- мальчик взял неожиданно крупную купюру и сконфузился.

-Бог с ними, -- великодушно бросил дядя и повернулся.

-И с нами.

-Что с нами?

-Он.

Дядя снова попытался уйти, но мальчишка продолжил.

-Я теперь тоже не верю в Бога.

Дядя с интересом повернул лицо к мальчику.

-Я много думал, и теперь тоже в Бога не верю. -- Повторил мальчик, пытаясь разглядеть недоумение за черными очками незнакомца.

Но истинная реакция гражданина была скрыта, ибо остатки лица вне черных стекол ничего не выражали.

-С чего ты взял, будто я не верю?

-Да вы про деньги сказали: черт с ними.

-Разве?

-Точно.

Мужчина прижал оттопыренную руку и повернулся.

-Если захотите еще поговорить, приходите, мы тут с Дашкой всегда работаем. Она под мать, я -- под сына.

Дальше господин в очках вышел через тоннель к автобусным остановкам. На безлюдном фоне желтый "Икарус", окутанный клубами дизельного дыма, уютно урчал, приглашая войти открытыми дверьми. Рядом с остановкой сидела пегая, с черным в форме латинской америки пятном на лбу, дворняга. Гражданин потрепал ее по загривку и достал сигарету. Здесь уже выяснилось, что под курткой он прятал обычный полиэтеленовый пакет с желтым кругом на синем фоне. Собака доверчиво прижалась, заглядывая в черные, ничего не отражавшие, очки.

-Как тебя зовут?

Собака вильнула хвостом, но промолчала.

-Ты не Мескалито и там, -- гражданин показал рукой на Мытищи, -- не Аризона. Ты Умка. Умкой тебя зовут, -- человек нарек пса и выстрелил сигаретой под автобусное брюхо.

-Мне пора.

Он запрыгнул в автобус, и собака последовала за ним. Когда автобус тронулся, гражданин снял очки и щурясь стал смотреть на уплывающий мимо пейзаж. Сбоку пригревало последнее солнце короткого русского лета, а снизу шло собачье тепло. Он расслабился, и очки выпали из рук. Теперь обнаружилось, что с обратной стороны стекла были тщательно заклеены плотной черной бумагой. Такую применяют в фотографии, чтобы уберечь от случайного света, нежную чувствительную поверхность.