-Вся твоя доброта и жалость, Умка, суть собачья преданность, за миску похлебки.
Вадим укоризненно посмотрел на пса, а тот, поставив передние лапы на клавиатуру заискивающее смотрел на хозяина.
-Умка, ты зачем своми погаными лапами, связь оборвал?
Вадим потянул точно пес носом, присвистнул и направился в комнату к отцу.
Собака поплелась за ним и по дороге он продолжал говорить:
-Чтобы изменить мир, Умка необходимо чудо. Ведь без чуда и этот мир, какой бы он и ни был неудачный не мог появиться. Но чудо должно быть страшным, люди, Умка любят, любят страх. Обыкновенный животный страх, действует быстро и без осечек. Но он не смертелен. Это как шок, как удар - много адреналина и больше ничего. Настоящий страх, долгий, зудящий, подступает медленно, исподволь, с небольшими передышками вначале, с паузами, какие бывают при неизличимой болезни, постепенно паузы наступают реже, и становятся короче, уступая свои позиции. Страх захватывает человеческое сознание, вскрывая, как хирург все темные потаенные и затхлые его уголки, и наконец поселяется в самом больном месте, словно неподвижная идея - idea fixe, выглядывая из своего угла и выбирая удобный момент чтобы нанести последний смертельный удар.
Оставив пса за дверью, он вошел к отцу. Здесь стоял запах кучи листьев, которую забыли сжечь и она так пролежала до весны. Там в ее глубинах, в теплой лиственной прелости, всегда можно было найти много червей для рыбалки.
Он подошел к кровати, поднял одеяло, приподнял исхудавшие культи и вытащил утку. Впрочем это было бесполезно, потому что она там перевернулась. Тогда Вадим, перетащил неожиданно тяжелое тело отца в кресло. Собрал испачканое белье, вынул клеенку и все это одной кучей отнес в ванную. Потом принес тазик, вымыл отца и положил обратно в постель.
-Чаю принести?
Отец неподвижно смотрел в окно. Вадим повторил вопрос и тот изрек:
-Ты часами разговариваешь с псом, а со мной и два слова за всю жизнь не промолвил.
-Я раговариваю с ним потому что он знает цену словам. - пояснил Вадим.
-Да он же молчит.
-Вот именно.
Вадим вышел за дверь и продолжил:
-Человек, устроен просто - он состоит из слов, из тысяч, десятков тысяч слов. Каждое слово что-нибудь означает, еду, радость, боль, страх, печаль... Эти слова копошаться в его слабом мозгу, цепляются друг за дружку, специальными усиками или присосками расположенными в начале и в хвосте, спорят, ссорятся, или наоброт испытывают взаимные влечения, плодясь и размножаясь. Что бы как-то их упорядочить человек пытается выбрать более важные и поставить их во главе, понимаешь Умка, какая штука, в голове и в оглаве, или нет во главе.
Вадим подставил чайник под узловатую холодную струю. Та весело ударила в желтую накипь и зашумила пенящимся непрерывным потоком.
-Так вот, эти важные слова, для одного это может быть слово "жратва", для другого "бог", для третьего "апетитная круглая задница", эти слова будучи поставленными над другими, называтся смыслом жизни. Остальные же, которые, заметь, ничем не хуже первых, и которые он треплет и занашивает изо дня в день, собственно и представляют собой эту самую жизнь. Он смотрит словно ребенок на красочное мерцание калейдоскопических картин и называет это течением времени. Вот, представь себе Умка, ходит такое двуногое существо, заметь, существо - это тоже слово, да... шатается по свету этот мешок напичканный словесой шелухой, встречается с другими, вообщем-то, с небольшими вариациями, такими же как и он сам мешками, и здесь между ними происходит точно тоже самое, что и со словами из которых они состоят. Снова выбираются главные слова, им предается некое значение, и весь этот дурной калейдоскопичсекий сон называется общественной жизнью. При этом мешки даже забывают первоначальный смыл слов, хотя и праваильно их используют. Не зря же они говорят: "во главе государства" или "без царя в голове". Но есть слова особые, вернее это даже не слова а специальные связки, которые подобно веревочке связывают все это нагромождение. Дерни за нее и словесная конструкция разваливатеся как порванная елочная гирлянда. Люди, Умка, это называют смертью, но на самом деле это и есть освобождение от бесконечной путанницы - возвращение к первоначальному свободному полету в Пустоте. Ибо вначале было слово и слово будет в конце.
Вадим поставил чайник и уселся на табуретку. Пес доверчиво положил морду на колени. Так они, и сидели, молча глядя, каждый на свой огонь - человек и собака.